Это к вопросу о "дьяволе" и "боге" и третьем проявлении, пусть будет - человек...Хотя здесь не совсем речь о человеке, скажем так, посланник. Это не дописано, отложено в стол. Но в конце предполагался именно тот итог, о котором писалось выше - уход - приход, и все по кругу. О поиске пути...
Ноябрь 1996 года
Наверное, я делаю глупость, что пишу все это, но настроение такое – хочется писать. Настроение такое – выпить брома и уйти… Куда? Черт его знает! Пусть будет в никуда. Туда, куда приводит глоток марихуанки, или кайф ночи. Туда, куда не идут паровозы, и даже автостопом дотуда не дойти. Необходим спецэффект. Я иду и курю, наблюдаю бесстыжую синеву ноябрьского неба, которая упорно пытается вернуть меня к жизни, ловлю ртом морозный воздух и отпинываю от себя мерзкий, похожий на нечто эфирно замороженное, осенний грязный лист. Я иду и курю, обходя неровности шероховатой поверхности, наблюдая время и пространство, трогая их руками. Мое тело давно превратилось в непонятной формы трапецию, оно реагирует на каждый шорох, заставляя меня нервно пригибать свои члены, в невероятной грации поклоны. Я иду и курю… А в бесстыжей синеве неба неизвестный художник ткет парус из белого облака. Где-то в заоблачной дали живет песня моего детства, в которое я вернусь после своей жизненной прогулки. Я иду и курю… Курю и иду…
Не хотела писать о тебе, Люцифер, черт(!) опять кто-то толкает под руку. Пишу, смакуя ритм своих воспоминаний, возвращая себя в замок, созданный тобою, падший Ангел, любимых мною небес. Когда-то давно коридоры нашего замка были ярки и благоуханны, теперь же в лабиринтах их темнота и зловоние. Пусто и мрачно в подземном Царстве, даже тень случайного прохожего не посещает наш бывший дом. Его Величество Одиночество поселилось, наверное, в нем. Плачет, скулит моя озябшая душа. Мой жестокий, Люцифер, не ты ли этот безжалостный господин, мой хозяин?
Брожу пустынными коридорами, миную лестницу крутую, вхожу в неведомую обитель, непонятно кому говорю с укором: «Ты что так долго, знаешь ведь, тоскую»…
Тоскую, тоскую, тоскую… Повторяю это слово бессчетное количество раз, слепо надеясь на то, что твое отражение в зеркале, Люцифер, меня услышит. Шорох за моей спиной – это ты, печальный Демон, легким движением руки, коснулся слез, выплаканных мною и ушедших из просторов моих глаз в свободное плавание Печали.
Твои ладони раскрылись и одна из слезинок, отставшая от своих верных подруг, очутилась в объятиях твоих нежных, длинных пальцев, разнеженная тобою, твоей нечаянной лаской она вдруг ожила, материализовалась и я увидела, что это уже не она – слеза моей Печали в твоих ладонях, а я, покорная и робкая одновременно, извиваюсь и стенаю, наслаждаясь теплом твоих рук. Неожиданно Волшебная Радуга превратилась в Млечный Путь, холодный и одинокий среди густого темного неба, хоровод нежности и тепла замер, прекратилась бешенная пляска моего сердца, ты, мой ненасытный Люцифер, погрузился в состояние Покоя и ушел, оставляя за собой шлейф Непонимания. Опять мрак и тишина. Грусть и Отчаяние – мои верные спутники, сопровождают меня по длинным лабиринтам, охраняя меня от возможности твоего вторичного появления, ликуя оттого, что я вновь оставлена тобою. Неожиданно в мое сознание проникает мелодия. Что за мелодия? Кто ее знает. Возможно, незнакомый гениальный скрипач, подобно искусному любовнику, ласкает предмет своего обожания. Скрипка, захлебываясь от восторга, плачет в безудержном экстазе. Меня охватывает любопытство – кто ты гениальный музыкант, искусный любовник, манящий, зовущий меня к себе голосом своего инструмента? Я тихо, заметая свои следы плащом Тайны, крадусь, подхожу к обитой черным двери, дрожащей рукой, открываю завесу неизвестного и оказываюсь в невероятно ярком, сказочно красивом помещении. Но на моем лице отчаяние, среди праздника красок и света я не вижу тебя, созданного моей фантазией музыканта. Отчего-то я не слышу волшебной мелодии твоей прекрасной скрипки. Возможно, мое появление испугало тебя, таинственного жреца искусства. Ты скрылся, ушел, растворился, пожелал быть неузнанным мною, еще не знакомой с тобою, но уже способной любить тебя, быть твоей Дамой Сердца. Отогнав Грусть и Отчаяние, Любовь тесно прижалась ко мне, нашептывая слова Надежды, уговаривая меня стать твоей рабой. Я жду, когда ты выйдешь из своего укрытия и позовешь меня следовать за тобою. Я слушаю тишину, но в этой тишине нет ни шороха, даже дыхание мое не вмешивается в созданную тобою тишину. Отчаявшись, я роняю слезы, проклиная тебя, успевшего вызвать мне в подруги Любовь. Но, стоп! Шорох. Я чувствую твое присутствие. Я чувствую, ты рядом, ты здесь, однако, не вижу тебя, ты скрыт от меня занавесом из грез. Твоя невидимая рука манит меня за собой, и я завороженная тобою, следую, забыв о возможной опасности, ведь мы в замке Люцифера. Быть может, он где-то рядом, затаился и готовит расплату за мою вспыхнувшую любовь к тебе, заворожившему меня музыканту. Спотыкаясь о камни и плача от радости, я следую за тобой, мой невидимый рыцарь. Ты ведешь меня вон из темных, затхлых коридоров – вперед к свету. Теперь мы на воле, над нами чистое синее небо и волнующий шепот листвы. Ты окунаешь меня с головою в омут зеленых сочных трав. Потеряв голову от праздника, подаренного мне тобою, я тону в водовороте чувств, переполняющих мое жаждущее Любви тело. Я закрыла глаза, мои пальцы слепо путешествуют в твоих мягких ангельских волосах. Столь блаженный сон неожиданно прерван налетевшим ураганом, который отрывает меня от любимых губ. Открыв глаза, я вижу перед собой черный омут глаз Люцифера. Эти подобные Аду очи испепеляют меня гневом. Я, словно побитая собачонка, уползаю по ставшей отчего-то жесткой и холодной, терзающей меня, словно острая бритва, траве. Я тщетно пытаюсь понять, куда же делся мой Искуситель, мой Рыцарь, мой Ангел Света и Красоты. Он исчез, скрылся, растворился в зыбком тумане, передо мной – хохочущий, гневный Люцифер, с перекошенным лицом и волчьим оскалом. И я уже сомневаюсь: существовал ли он на самом деле, невидимый, таинственный музыкант? Хохот Люцифера, его гнев, раскрывают мне истину. Тот, кого называла своим любимым, кому клялась в вечной любви – это он, одурманивший меня волшебной музыкой Люцифер. Он ликует: теперь я – его вечная Раба. И Небеса, любимые мною, свидетельствуют ему о моей клятве. Обвинитель – Вселенная, в кроваво-красной мантии, вопрошает единственного главного свидетеля – Небо: клялась ли дочь Порока и Судьбы в вечной любви к Люциферу – падшему сыну Царя Небесного? Бесстыжая, но справедливая синева Неба не умеет лгать: «Да, клялась».
«Они должны быть повенчаны», - звучит приговор Прокурора, - «Приговорить к пожизненному союзу».
Ликование в глазах Люцифера и печаль в моих. Отчаянный вздох Небес, таинственная синева не умеющих лгать глаз, и шепот: «Прости». Небеса повинны передо мною, но могу ли я быть зла на них, любимых мною, но предавших меня. Я не зла на вас. Печаль Небес, их вина за содеянное, создают иллюзию ночи. Ночь вступает в свои права. Она шествует гордо, иногда роняя на песок слюну удовольствия – Звезды. Словно величественная хозяйка, она обходит свои владения, бросая снисходительные взгляды на засидевшихся гостей.
В театре Жизни меняются декорации, словно в молочном тумане растворяются лица, проходит немного времени, и я вижу – мы с Люцифером остались одни. Старуха-Ночь, нервно покашливая, дает нам понять, что мы нежеланны, и нам пора уходить.
Ожидая экзекуции, я бреду, опустив голову, за своим нежеланным супругом.
Отчего-то невероятно больно сердцу. Возможно, оттого, что бывший когда-то желанным и любимым, стал нежеланным. Так, нежеланным, стал любимый мною когда-то Люцифер. Так, нежеланны, мы с Люцифером, бывшей когда-то гостеприимной Ночи.
Лунная дорожка приводит нас в Храм. Сама того не заметив, я пришла сюда, увлеченная магией Люцифера. Что понадобилось здесь в Чистилище Душ порочному и отверженному Небесами Ангелу?
Моему удивлению нет предела – Люцифер опускается на колени и просит отпущения грехов, совершая обряд покаяния. Его глаза из угольно-черных превращаются в небесно-голубые, его лицо по-детски блаженно.
Я с замиранием сердца наблюдаю за этим превращением, потом, следуя непонятному порыву, бросаюсь к нему в объятия. Мои руки-ветви обвивают сильную и красивую шею. Люцифер ласков и нежен, он просит прощения у Владыки Небес, обещая ему вечное послушание и покорность. Он просит благословения нашему союзу, клянясь быть рядом со мною в радости и в печали…
Здравствуй! Седая пелена снега повисла над городом. Так иногда бывает в начале зимы. Куда-то бесцельно спешат прохожие – любители такой, столь нелюбимой мною погоды.
Снег прикасается к телу, ласкает мои щеки, губы, трогает мои ладони, протянутые в просьбе о подаянии. Их невинное прикосновение напоминает мне те далекие времена, любимый, когда мы были вместе. Точно также были холодны и нежны твои пальцы, точно также прохладны и влажны были твои губы, точно также таяли твои чувства. Точно также ты исчез в водовороте весны. Ушел без следа. До следующей зимы.
Теперь я одна. И только голуби утешают меня своим гортанным воркованием. Только с ними я предельно откровенна, только им я доверяю свои тайны, только им и бумаге, как сейчас.
В целом же моя душа замкнута, и только избранные могут проникнуть в священные хранилища моего сердца.
Однажды обманувшись, я не хочу повторять своей ошибки, люди так болтливы.
Теперь я одна. Ты вынудил меня принять одиночество себе в подруги, хотя знал, что я предпочитаю не заводить подруг, дабы избежать их предательства.
Ах, как похожа я стала на людей, ранимых и трепетных, отверженных и обманутых, одиноких в своей печали.
А помнишь, любимый, тот день, когда нас венчала Вселенная?
Помнишь ли ты, отчаянный вздох Небес, предрекших наше расставание? Помнишь ли ты, как зашикали на Небеса силы Природы, недовольные их вздохом?
Помнишь тот путь, любимый, которым мы пришли к Храму и попросили благословения Всевышнего?
Помнишь ли ты, клятвопреступник, тот день, когда ты нарушил, данную Отцу клятву?
Помнишь ли, ты?
Холодно, я кутаюсь в рваное пальто, прорехи и дыры обнажают мою душу. Словно, озябшая птица, моя душа ждет тепла. Но, увы, холодно. Зима не спешит побаловать меня теплом. Не люблю зиму. Зимой я печальна и одинока, и только голуби, принявшие меня в свою дружную, шумную стаю – мои верные соседи. Голуби не улетают на Юг. Им, как и мне, не выдержать перелета, именно поэтому, мы ждем весны здесь, в стране вечного холода Душ.
Я не знаю, откуда ждать спасения. Ожидание тщетно, но оно теплит надежду. Надежда, слабенькая и тщедушная, пытается выжить в этом каламбуре чувств, страдает и болеет вместе со мною…
Я больна. Приговор подписан. Нет сил даже на то, чтобы заплакать от отчаяния. Словно приговоренный к казни смертник, я жду своего последнего часа. Почему «словно»? Так и есть.
Смотрю через зарешеченное окно на мир, туда, где копошится муравейник, называемый человеческим общежитием. Немножко завидую им, суетящимся, не хочу уходить туда, где холодно, жду Ее, пишу все это.
Да, пишу.
1
«Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй, мя!» В священных альковах обращение к Господу звучало более чем торжественно. Она приподняла вуаль, которая скрывала ее лицо и посмотрела вокруг на молящихся людей. Наблюдаемые ею, в блаженной истоме молили Господа о прощении, за этим же переступила порог святилища и она – дочь Судьбы и Порока. Она ждала подходящего момента для того, чтобы, попав в ритм песнопения, опуститься на колени. Невидимая рука преклонила ее члены, и она застыла, словно статуя, поддаваясь неизвестному давлению какой-то гипнотической силы. Она наблюдала за тем, как оплывает позолота свечей. Вдыхая запах ладана, одурманенная этим запахом, она погрузилась в состояние, подобное сну.
- Иди ко мне! – позвал Он.
Она услышала этот голос каждой своей клеткой. Такой знакомый и величественный, Он проник в нее, и теперь спокойно жил в ней, будоражил ее, и …пугал.
- Ты не там его ищешь, - она знала, когда Он раздражен, но даже его раздражение, не могло остановить ее от задуманного.
- Ты ошибаешься, не ищу! – сказала и испугалась, как она могла сказать такое, ведь Он никогда не ошибается. Увы, уже прозвучало…
- Ты стала еще глупее, годы-годы, - вздохнул Он, а она увидела, как затрепетали огоньки молельных свечей.
- Так сделай же что-нибудь, я не могу больше так жить! - закричала она и испугалась своей смелости, - Почему ты, видя мои страдания, мучишь меня.
- Девочка моя, как жаль, что ты так долго ищешь свой путь, я устал тебя вести, ты одержима им, и это тебе мешает. Твое тело страдает, страдает душа. Ищи выход. Любимица моя, только ты сама можешь это сделать. Когда-то тебе это удалось, я восхищался тобой, ты была близка к тому, о чем я всегда мечтал, но…
- Боже, что я сделала не так? Почему я заблудилась, почему мне так больно? Дай мне его, верни, я знаю, это мне поможет, - ее бормотание было похоже на стон.
Он слушал ее, страдая, ах, как она была прекрасна, даже в этом состоянии полубезумной, она вызывала у Него восхищение. Его лучшее творение, Его шедевр, совершенство, Его девочка - больна, а Он ей ничем не может помочь, так надо.
Даже, несмотря на то, что Он увидел в ее голове, не поменял свое решение, она должна до всего дойти сама, в этом ее предназначение, а там, как знать, быть может, что-то и изменится.
- Дай мне его…,- ее слова вывели Его из задумчивости. – Куда Ты его спрятал?
- Глупа, - это звучало, как приговор, - Все, о чем только что говорили, улетело мимо тебя. Мне жаль, прощай.
- Постой, не уходи. Ответь мне он с Тобой, он рядом?
- Дерзкая, замолчи! – Его гнев пронесся, как ураган, стало холодно, свечи погасли, люди испуганно отшатнулись от икон. – Я приду к тебе еще, хотя я очень тобой недоволен. Ты совсем не хочешь бороться, живи, и дано будет. Глупая, глупая, глупая…
Она очнулась, вышла из забытья, оглянулась на молящихся рядом. Люди продолжали свой разговор с Богом, затем пришла сюда и она. Ха, если бы они знали, просящие, что Он только что был здесь, рядом, но видел только ее, только ее ругал и миловал, только ей дал право на разговор.
Мелодия возникла в голове внезапно, она удивилась тому, с какой легкостью она вошла в нее. В восторге она подняла руки и закружилась в прекрасном танце, блаженно улыбаясь.
- Господи, безумная, - какая-то женщина, стоящая рядом испуганно отшатнулась, - позовите батюшку, здесь женщине плохо.
- Мне хорошо, - она враз стала серьезной, остановившись, посмотрела пристально на ту, которая приняла ее за безумную, - Мне очень хорошо, живи, и дано будет!
Ее радости не было предела…
2
